Если взять себе и завести собаку!
Ну, или там, какого-либо дешёвенького кота.

А об этом давно уже все поговаривают, постепенно к концу недели, сам становишься быть похожим
на заведённую тобою собачку.
Говорят прям, рисунок в рисунок копия будет, на данную, такой же породы, собаку.
Ну, или там. на того же дешёвенького кота. Смотря. кого ты успел уже завести.

Да даже если и не заведёшь. А только ещё подумаешь!
Думать чаще начнёшь, о том, чтобы завести себе какого-нибудь косматого пса, или кучерявенькую собачку.
Ну. или там, того же дешёвенького кота. Исходя из твоих взбалмошных, маловразумительных предпочтений.
То к концу, надо обязательно всех об этом предупредить, предостеречь даже, этой уже недели,
все те, кто тебя будут окружать,
узнают, неожиданно в ужасе поймут, что ты стал превращаться в неизвестной породы собаку.
Ну, или, личиком своим на того же дешёвенького кота.

Это ведь всё, исходя из личных, сложившихся предпочтения!

Добрые, стеснительные, не склонные к внезапной и затяжной агрессии,
доброжелательные, покладистые, совершенно не склочные соседи, с шёлковым, трепетно дружелюбным характером,

воспитываются долгим, упорным и кропотливым трудом.

Вот вам как будет лучше?

Плавать — стремительно извиваясь, скользя, резвясь и выпрыгивая в лучах солнца высоко из воды,
гнать впереди волну, оставляя за собою реактивный бурун из взорвавшихся пузырьков воздуха,
разгоняя и пугая всех тех, кто будет тебя существенно помельче размером?

Или ползать как жук по Земле — быстро, юрко, изворотливо — догоняя и если понадобится ловко
подпрыгивая, умело отнимая пишу у всех, кто заметно поменьше тебя и не так выдающе силён?

Или может быть, летать по необъятно синему небу и смотреть от туда с высока, с заоблачных, изумрудных высот,
с Эвереста, зорко и внимательно, назидательно выискивая там внизу, на Земле, и в сырых, серых водах, всех,
кто будет слабее тебя и меньше ростом?


Но, вот быть самому меньшим ростом — это разумеется, никому, не так уже интересно!

Вот у Гоголя в произведении герой говорит, он как бы там у него радуется;
Что женится ему повезло, удалось.
И от этого даже утверждает, будь он на месте царя,
царём, если бы его назначили — всех непременно, массово, жениться бы силою указа царского заставил!

От того, мол, что жил, существовал, прозябал, коптился, и при этом не представлял даже всю от женитьбы
выгоду свою первую!

Что я могу здесь сказать — Гоголь молодец.
Мне этот конец, эпизод гоголевский, так понравился, что я бы наверное всего Гоголя неоднократно перечитал бы.
И что нам в школе о нём так мало рассказывали?

Я бы наверное на месте учителей бил бы всех, кто Гоголем мало интересуется.
Я бы учителей этих бил, что не умеют о Гоголе преподавать.
Я бы приходил в школу, будь я школьным директором, и бил бы ежедневно всех учителей, без разбору,
только за то, что они о Гоголе детям малым, ничтожно мало рассказывают!

Блин! Научи непутёвого блины печь, он на кухне сковородку себе расшибёт.

Или даже скорее вот так;
Доверь такому народному «хлебопашцу — блинофилу» блинный аппарат в руки — он его до последних дыр заскребёт!
Есть же на свете праздник вечный!

А от неумеренного злоупотребления блинчиками, блин, мозг становится таким вязким, непроницаемым,
каждое нейтрино как детектор начинает фиксировать. Словно в известной камере Вильсона.

Счастье — это, что не говори, хорошо.

Это когда спишь без задних ног, бодрствуешь без головы, и отдыхаешь потом всем телом!
И чтобы ещё Родина была безмятежной.
Чтоб ты крепко спал, а счастьем твоим никто не интересовался.

Чтобы ложился не чувствуя ног, пробуждался не помня о времени, и вставал с ощущением эйфории
от вечной Свободы. И эйфория эта никогда бы не кончалась!

Отношения сложными создают обыкновенные несложные вещи.
Простые, часто вообще никому ненужные вещи.
И вот понять этого получается лишь, когда испортишь окончательно эти отношения.

А так; нет вещей, казалось бы, и всё просто.
Но, проблема здесь в том, что и при отсутствии вещей, никакие сложные отношения уже не завязываются.
Кому ты здесь нужен без вещей, голый?!

Сложно в гости сейчас ходить стало. Видать уходят в прошлое дружные, хлебосольные времена...

Да даже если и надумаешь, придёшь к кому-нибудь с чистой совестью, проведать, навестить,
о жизни расспросить. Совета послушать дружеского. А тебе там и двери открыть не желают.
Притихнут за дверью и молчат как партизаны в засаде.
Точно и дома никого нет.

И свет на кухне, для достоверности притушат. Будто уж все, кто по гостям-то ходит,
заранее обо всём со двора ещё не выяснят.
Так вот и приходится каждый раз, через закрытые решётки часами их уговаривать. Чтобы уж впустили-то.

А те, по ту сторону баррикады запрутся и ничего-де не слышат. Глухими сразу стали!
Кричать на весь подъезд приходится. Увещевать, стало быть.
Бедным соседям спать мешать, не давать.

Что уж дурака-то валяют?
Всё-равно ведь открыть когда-нибудь придётся.

Или вот, если заранее по телефону обо всём созвониться. Предупредить вроде, что в гости скоро пожалуем!
Так они и к трубке, скорее всего, опять же не подойдут.
Ни телефона твоего не возьмут. Никогда не перезвонят. И на СМС-ку, ни за что не ответят.
Времена видать такие настали?!

Серый блинов напёк. Почти что от руки напечатал.
Толстые. Вкусные. Сытные.
Один блин съешь, и считай наелся.

Блины же ведь, зараза такая — можно всю лютую зиму без хлеба жить.
Одними блинами за милую душу до первого весеннего солнышка пользоваться!

Если однажды, поздним дождливым вечером, в сырую и безупречно безлунную,
промозглую, ветряную, собачью погоду к вам внезапно вдруг постучатся
не звано и настойчиво ногами в дверь,

поднимут вас простуженного с постели,
и загадочно выглядывая из непроницаемой темноты сквозь щель забаррикадированной, железной амбразуры,
представятся будущим женихом вашей единственной безмозглой дочери,
громка похваляясь при этом и откровенно хвастаясь, так чтобы слышали все соседи,
что он мол, представьте себе, пишущий, современный, почитай как безработный поэт — не бранитесь, пожалуйста.

Поэты — они ведь, так ранимы!