Интересно. Очень даже интересно. Любопытно;
Когда, если все вокруг поголовно, исключительно одни бедные — все почему-то живут вместе. Кучно. Сплочённо.
Можно сказать; Единым дружным организмом.

А ежели как, дозволить хоть одному из них стать богатым,
ну, чуточку чуть богатым,
ну, незначительно чуть богаче, чем смогут быть или позволить себе остальные,

да, даже пусть не одному, а парочке какой-либо дрянной;
Богатые сразу подбачениваются, обособляются,
отгораживаются и принимаются сразу жить отдельно. И с бедными их уже ничего не объединяет.

Вроде, как бы, ещё и говорят на одном языке,
и живут-то рядом,
но говорить друг с другом о чём-то, о чём уже не знают.

Не интересно, видите ли, им вдруг становится как-то.

Тыквочка, это маленький живой организм.
Тыкнёшь её, ткнёшь, поцарапаешь маленькую, а она бедненькая, как может от напастей защищается.
Царапинки свои быстро залечивает.

Ты ей пол бока оттяпаешь, отрежешь, откромсаешь, деток в пузе её видать. Видно как крошки напуганные висят.
А она, мать родная, сестричка горемычная, изо всех сил старается, шрамики свои затягивает.
До последнего на что-то ещё надеется, верит. Вот силища-то небесная!

Вздохнёшь ею, извинишься перед ней, прощения у Тыквочки попросишь, за жизнь эту всю неправильную.
И слово ей железное дашь; деток её не обижать, сохранить и не бросить. Воспитать всех и вырастить!
А она, матерь божья, царство ей на небесах вечное, столько благодарностей отдать готова.

Тыквочка, это маленький живой плодоносящий организм.

Эх, напиться бы, и покуролесить!
Как следует напиться вначале, а потом уж от души и покуролесить.

Вернее, конечно покуролесить, в общем-то. Но, а перед этим обязательно напиться.
Как обычно принято, чтобы никто ничего не подумал.
Иначе, как-то неудобно будет очень.

Да даже, честно-то говоря, и представить себе трудно, как вообще это всё можно;
Изгиляться, наизнанку из себя наружу выворачиваться, колесом вверх ногами по рядам ходить, головою биться,
и при этом, людям в глаза на трезвую голову смотреть.
Да не в жизнь! Как-то совестно это при людях делать.

Поэтому, всё-таки лучше вначале напиться, по-человечески, как следует, до чёртиков.
Чтобы никто уж ничего зря о тебе не сказал, лишнего всерьёз о тебе не подумал.
А вот потом; потом!
Потом закатить, выкатить глаза, никого чтоб уже не видеть, из орбит зенки вытащить, язык заплести, вывесить,
и пойти громить-куролесить, от души, для людей, выкладываясь на все сто чёртиков!

Путешествовать необходимо обязательно. Я бы сказал — Как можно чаще.
Я бы даже, наверное, законодательно требовал бы регулярно выпроваживать граждан в самые далёкие путешествия!

Да, хотя бы ради того, чтобы совершенно по-новому взглянуть на наши любимые, ставшими привычными нам вещи.
Чтобы обострились и стали намного свежее чувства нежности, к нашему старому, доброму другу-дивану.

Чтобы однажды вдруг вернуться, вбежать, ворваться к себе в дом, после долгой, затянувшейся, недельной разлуки,
и броситься, прям не снимая походных ботинок, в его ласковые, расставленные нам навстречу, крепкие, всё прощающие объятия.
Забраться, зарыться в его пыльные, сатиновые подушки, уткнуться горячим от слёз носом в его ставшие давно родными бока,
и искренне рыдая, раскаянно признаваться, клясться ему в вечной нами с ним дружбе и верности.
Громко ругая при этом и проклиная ту неимоверную глупость, которая заставила бы вас,
ещё раз, когда-нибудь,
хоть на минуту вам с ним расстаться!

Осень. Урожаи.
Склянки-банки, амбары, погреба и ароматы, гаражи и выгребные ямы — самое сытное время года.
Поспели яблоки по всей округе; в садах, на огородах, брошенных дачах и «ничейное» у колхозников.
Великая яблочная пора. Страда.
Необыкновенное, незабываемое, знатное, яблочное «пироговое» страдание.

Нигде так больше не накушаешься; вдоволь не наешься, не насытишься, не набьёшь себе пузатого, огромного живота.
Не усладишь свою невоздержанную, ничем необузданную, падкую ко всякому шальному увлечению душу,
на долгие, памятные годы — сладкими, сытными, каждодневными, узорчатыми, злачёными пирогами из яблочной, скоропортящейся, бросовой падалицы, как в эту великую яблочную осень, отходящего к концу первого санкционного года!

Удивительное дело — если в посёлке вдруг зажгут сразу все электрические лампочки, пиковая нагрузка
на трансформатор в такие моменты может резко повысится, взлететь, зашкалить и выбить пробки!
Поэтому всегда и рекомендуют; уходя из комнаты, будь человеком — погаси за собой свет. Не дури.
Думай маленько и о других, не один же ведь живёшь на весь посёлок.

И ещё вот интересно; как с этим удивительным электричеством обстоят дела в других городах,
в Бразилии например, или где-нибудь в перенасыщенном Нью-Йорке?
Не выгорают ли и там все провода?

Абсолютно никому неизвестно. Вот и наука молчит об этом же.
С наукой всегда, вечно так — когда надо её, никогда не дозовёшся!

Что ни говори, а самое одухотворенное лицо бывает у сильно поющего человека.
Поющего для самого себя; В чистом поле. В горах, с высокой скалы. У бездонного, поросшего непроходимым лопухом оврага.
Неважно где — из окна ли движущегося автомобиля.
Но старательно. С чувством. Громко. Вкладывая всего себя в самые высокие ноты.
От горизонта и до горизонта, чтобы всё вокруг тебя слышало.
Чтобы ветер слезы у тебя утирал.
Чтобы один на один; ты и небо!

Или в большом, сводном, многоголосом дружном хоре. Все как в одном порыве.
С чувством. Надрывно. Одухотворенно. Ты, и все твои товарищи. И твой сильный голос,
среди тысячи таких же звонких голосов.
Чтобы один в один. До слез. До мурашек. До синего неба. От одного горизонта и до другого.
Через свежевспаханные поля. Горы. Овраги и редкие перелески.
Чтобы земля дрожала и слушала — Как красиво бывает лицо у сильно поющего человека!

Представь — что тебе повезло, а ты об этом даже не знаешь.
Можно так и жизнь всю свою прожить — в незнании и печали!

Нет, конечно можно догадываться, что тебе повезло, неслыханно привалило.
И жить так, обманываясь, с чувством, что вот-вот мол, за следующим уже поворотом...

А можно и знать, быть уверенным, что повезло, что всё это вокруг — везение. И жить, и гадать каждый раз,
спрашивая у себя; в чём для тебя оно именно?

Представь — тебе повезло, а ты об этом ничегошеньки-то ещё не знаешь!

Машу как-то послали к бабушке. Проведать старую, пирожки заодно отнести.
А дорога идёт через лес. Страшно Маше.
Вот она и попросила первого встреченного медведя подвезти её.

Маша едет на медведе, звёздочки в небе считает. Медведь везёт Машу, на сумку цветастую поглядывает.
Медведь говорит Маше;

— Ты Маша, пирожочки с собой взяла?

— Да-а-а, пирожочки взяла, конечно! — отвечает Маша, сидя верхом на загривке у медведя.

— Дай один попробовать? — спрашивает медведь у Маши.

— Не ешь пирожок! — кричит сверху медведю Маша и сумку от него повыше задирает.

А вокруг тьма. Зверьё шастает.
Пирожочков-то на всех не напасёшься!

Иногда к Славику подкрадывается триединая мысль. Неглупая, часто нетривиальная, иногда просто невиданная.
Въедливая очень. И любит Славика назидать сильно.
Славик вынужден с ней считаться.

Славик пока её слушает, что бы никто не мешал, горько напивается.
Напивается и ложится смиренно у забора. Пусть читает себе сколько угодно, всё-равно ведь уже не отпустит.
Так и лежат они вместе, дружно беседуют.

Когда мысль полностью утвердится, выскажется, займёт в Славике определённо господствующее положение,
она принимается критиковать окружающих.
Оказывается Мир, не такой уж и совершенный.

Славик тогда порывается встать. Мысль его к этому подбивает.
И пусть они ещё будут довольны, что не всегда у него это получается.
Славик твёрдо упирается руками о землю, высоко вскидывает на всех голову, и снисходительно долго смеётся.
Прямо им всем в лицо.