Какое удивительное дело; То, что я хороший человек, никто кроме меня, оказывается, больше об этом не знает.
Думаю даже, и не догадываются.

А потому, мне кажется, что нехороших людей сразу всем видно. Они все на виду. О них столько в народе сказано.
Про них только и знают, что все говорят. Они во все языцах.

А вот про хорошего человека и сказать бывает трудно. Некому.
Это дурное слово легко найти. Помянуть же про хорошего человека всегда нечего.
Так вот и жизнь проходит, и никто, то что я хороший человек никогда не узнает.
Даже не догадаются...

Говорят на три вещи можно смотреть безразлично долго — как течет вода, горит огонь блуждающим пламенем
и бесконечное звёздное небо над головой.
Хотя сюда ещё хочется вспомнить и про чтимый всеми, душистый процесс копчения сала.
Про это удивительнейшее по восприятию, восхитительное, древнее, дымовое зрелище!

Так и сидеть бы целыми сутками напролёт, где-нибудь у журчащей проточной реки, в пойме не кошенных, благородных трав,
с распахнутой над непокорной головой бездной сочного звёздного неба, при ясной луне и изредка падающими метеоритами.
Подкидывать в костёр принесённых с рекою дров, со слезящимся дымом и восходящими снопами в небо искрами,
и не отрываясь следить восхищёнными до слез глазками на дремлющий над очагом мирно коптящийся кусок сала...

Говорят курить вредно. А продавать-то, всё-равно продают.
Но, при этом как только ведь не пугают.
Поэтому боишься и куришь... Боишься и куришь... Дрожишь, а сигаретку из рук не бросаешь.

И от этого говорят, ещё вдвойне вредно!

Осень. Ветер. Сыро. Временами идёт холодный дождь. Грязь кругом. Редкие мрачные люди, похожие на прохожих.

А на улице, как бездомная собака, поджав хвост с бумажными листочками завёрнутыми в прошлогодний, промокший целлофан,
под выцветшем, со следами разрисованного когда-то в яркие модные краски, добрым ещё заграничным зонтом,
одиноко прячется узнаваемая всеми фигура городского художника шаржиста.
Как некое, грустное быть может, напоминание об уже ушедшем лете....

Если однажды вы вдруг неожиданно для себя пожелаете доставить пару приятных минут своему новому другу,
с радостью встретившего вас словоохотливого собеседника, позвольте ему хоть чуть-чуть вас по-поучать.
Он за эти подаренные ему минуты будет вам очень весьма благодарен.
Пусть от души выговорится и поучит вас всему как надо жить.

А потом уж улыбнитесь ему, по-хорошему, по-доброму, ласково и дружелюбно. С пониманием.
И возьмитесь с поучениями теперь уже за него сами...

Кто бы чего в народе не говорил, какие глупые слухи где не распускались бы, небылицы какие бы там не распространяли;

Никогда ни чему не удивляйся!

Слушай всегда с максимально серьёзным лицом. Мотай на ус.
Мало ли потом как всё обернётся...

Вначале Демьян ничего не осознавал. Всё муки жизни проходил он смиренно и неосознанно.
Жил себе и не о чём не задумывался. Кайфовал. Блаженствовал. Радовался жизни.

Так бы и продолжал, жил Демьян, неосознанно, сам бы того не ведая, что мучается. Но, осознал Демьян.
Помогли ему, рассказали, объяснили что к чему, как есть наружу всё выложили.
И понял он, как скверно ему оказывается живётся и от чего мучается.
И это осознание мук житейских вызывало у Демьяна живой трепет, ужас и тревогу. И жизнь превратилась в страдания.

Осознанные мучения, превращённые в страдания, стали давить, не давать покою Демьянову сознанию.
Стали отравлять, мучить нашего Демьяна.
В страшных муках теперь Демьян пытался осмирить причины своих страданий.

Так бы и окончил свою жизнь, отмучился бы Демьян, отстрадался, не осознавая сам своих мучений,
если бы не всемилость и всезнание встреченных им на пути проповедников древних аравийских учений...

— Пап, а мальчишки в зеркало смотрятся?

— Ну конечно. Как же. Увидят если себя в зеркале, обязательно остановятся!

— И что, долго стоят?

— Часами насмотреться не могут!

Знаешь ли; когда есть на что посмотреть; торс, бицепсы, брови, воспламеняющий взгляд, осанка...
мощная, грудная, усиленная выразительным рельефом клетка, особенно если попридержать дыхание в момент затяжного
воздушного кульбита, да ещё чубчик непокорный....
трудно, ой трудно бывает от зеркала оторваться сразу. Ещё ведь и подмигнуть эффектно отработать хочется.

— А что мальчишкам разве интересно это?

— Ты что-о-о? Собственный взгляд, понимаешь ли, особенно если на себя со стороны, в ажуре, в проекции зеркальной
перспективы, в минуты глубокого внутри личностного арбитража, он, видишь ли, всегда бывает самый убедительный.
Интересный!

Как хорошо благородным быть. Благородно от этого. Вдохновенно трепетно и торжественно.
Слеза даже сама по себе при одной только светлой мысли от этого высокородного, исключительного чувства
непроизвольно из глаз катится.

А раньше-то ведь, всё как кого-нибудь прибить, или прикончить при удобном случае в тёмном углу хотелось.
И тоже помню слёзы аж наворачивались...

Тыквочка, это маленький живой организм.
Тыкнёшь её, ткнёшь ножичком в бок, поцарапаешь, а она бедненькая, как может от тебя защищается.
Царапки свои залечивает.
Ты ей пол бока оттяпаешь, для удовлетворения собственных гастрономических излишеств, детки в пузе
видны, напуганные висят, а она, мать их родная, сестрица им горемычная, как может старается,
шрамы страшные свои затягивает. До последнего во что-то ещё верит. Вот есть силища-то небесная!

Вздохнёшь ею, ароматом тыквенным зайдёшься, извинишься перед ней, прощения у Тыквочки попросишь,
за жизнь нашу, такую всю неправильную.
И слово ей обязательное дашь; деток, что в ней сейчас, не обижать и не бросить.
Воспитать и следующим годом вырастить.

А она, матерь божья, царство её вечное, сердешная царица торжествующего духа на Земле, примером отречения,
столько благодарностей отдать готова.
Тыквочка, это маленький живой организм.